В прошлом году министерство абсорбции впервые за последние десять лет возглавил русскоязычный политик - Софа Ландвер из партии Наш дом - Израиль. Ожидания, похоже, начинают оправдываться - взять хотя бы увеличившуюся корзину абсорбции. О работе, которую уже пришлось и еще предстоит проделать на посту главы министерства, о политике и просто о жизни мы и поговорили с госпожой Ландвер.

- В этом году отмечается 20-летие большой алии. Как вы считаете, абсорбировались ли люди, которые с ней приехали?

- Знаете, несколько лет назад мне довелось побывать на одном мероприятии: в зале сидели новые репатрианты, а на сцене было два психолога. Они спрашивали у зрителей: "Кто ты?" Один ответил: "Я учитель", второй: "Я бабушка, дедушка, новый репатриант…" И только один человек встал и сказал: "Я - израильтянин". Прошли годы, и я думаю, что если сегодня психологи зададут тот же вопрос полному залу уже бывших новых репатриантов, не будет ни одного человека, который не скажет: "Я израильтянин!" Потому что сегодня вы не найдете ни одной больницы, ни одного банка, ни одной школы, где не было бы русскоязычных сотрудников. Это - несомненный успех алии и репатриантов, глядя на который нельзя не признать: мы абсорбировались, мы - часть этой страны, мы созданы для Государства Израиль.

- Вы сама приехали в Израиль в 70-х. Как вы, "семидесятники", смотрите на алию 90-х? Вам было легче или тяжелее?

- Я считаю, что каждый человек должен пройти определенный путь, чтобы прижиться здесь и почувствовать, что вот это - твое. Каждый прошел свой путь, и сравнивать абсорбцию разных волн алии не надо. Тогда, 20 лет назад, приехало огромное количество людей, их абсорбция сложилась совершенно по-своему. Но сложилась. Каждый из нас - неважно, когда приехал - скушал то, что должен был скушать, почувствовал то, что должен был почувствовать. Я, спускаясь по трапу самолета 31 год назад, 20 августа 1979 года, сказала своему мужу: "И что, в этой сауне мы теперь будем жить?" Сейчас я часто езжу в разные страны, и когда возвращаюсь домой, то, спускаясь по трапу, говорю себе: "Слава Богу!", потому что я приезжаю домой, и лучше этого ничего нет. Когда я проезжаю сегодня мимо бывшего центра абсорбции, где когда-то наша семья получила свои 15 метров, то говорю: "Посмотрите, вот тут я начинала!" И мне говорят: "Это неправда!" Но это - правда: и комната в 15 метров, и два чемодана, которые разрешили привезти, и одиночество, и чувство, что все осталось там, а тут начинается новая жизнь, которая неизвестно что принесет.

- Многим людям новая жизнь принесла немало проблем, часть из которых не решена до сих пор. К примеру, изучение иврита. Мне рассказывали потрясающую историю о том, как вы выступали в Беэр-Шевском университете на русском языке - чтобы аудитория почувствовала себя на месте русскоязычных граждан…

- Выступая в Беэр-Шеве, я сказала: "Представьте, что я читаю стихи, из которых вы не понимаете ни слова, ни строчки. Вы не понимаете русского языка, и вам странно слышать слова, которые я произношу". То же самое проходят наши репатрианты, и остальные граждане должны их понять. Надо дать репатрианту язык, дать такую форму изучения иврита, которая ему подойдет, потому что знание языка - одно из основных требований к жизни в еврейском государстве. Сейчас в этом плане происходят огромные изменения - и в министерстве абсорбции, и в других министерствах, связанных так или иначе с заботой о репатриантах.

- Ваши первые годы в большой политике, как известно, были связаны с партией Авода. Потом вы ушли в НДИ. С чем это связано?

- Да, был в моей жизни период, связанный с Аводой. Когда я ушла из Партии труда, то никому не объясняла, почему я это сделала, но никогда об этом не жалела. Я была центристкой, сегодня мировоззрение, может быть, изменилось. Однако и тогда, в Аводе, и сейчас я занимаюсь социальными проблемами. Если вы посмотрите на мою политическую деятельность, то увидите, что законы, которые были приняты по моей инициативе, в основном социальные. Потому что я не понаслышке знаю, что такое быть репатриантом, что надо делать, чтобы показать себя в новой стране. В политику я пришла через два года после приезда в страну: мне казалось, что я приехала домой и должна изменить что-то в этом доме, исправить недостатки. Этим и занимаюсь на протяжении десятилетий. И если я смогла изменить хоть что-то, то считаю, что состоялась.

- Как, по вашему мнению, что произошло с Аводой, партией, которую вы покинули?

- Ее разрушила неколлегиальность политиков. Сыграло свою роль отношение друг к другу - когда не успеет человек подняться чуть-чуть, хоть на ступеньку выше, как его тут же пытаются скинуть оттуда. В партии НДИ совсем другой политический климат. Мало кто из русскоязычных политиков прошел тот тяжелый путь, ту борьбу, которую прошла я. Ничего и никогда не приносили мне на серебряном подносе. И никогда мне не было так комфортно в политике, как сейчас, когда я являюсь членом партии НДИ.

- Давайте вернемся к вашей законотворческой деятельности. Я специально изучил список законов, которые вы проводили или принимали участие в их разработке. Не обидно, что многое так и остается на бумаге? Как социальное жилье, к примеру, которым вы занимаетесь уже много лет, но дело с мертвой точки не двигается…

- Когда мы были в других странах, в той же Германии, то нам рассказали, что если фракция за всю каденцию, в течение четырех лет, успевает провести один закон, это считается достижением. А я, к примеру, - автор двух законов - о ликвидаторах чернобыльской аварии, о ветеранах. Помню, как отстаивала блокадников, как рассказывала в кнессете о блокаде Ленинграда - немногие депутаты знали об этом. Мы добились многих льгот для репатриантов и социально не защищенных слоев населения. А сейчас, в министерстве абсорбции, я могу сделать многое, в том числе и то, что не могла сделать в кнессете. К примеру, мы организовали гласную очередь на социальное жилье, и сегодня каждый может узнать, на каком месте он находится, - все открыто. Во-вторых, я нашла для репатриантов 500 квартир. На них мы получили 12 с половиной тысяч заявок, что дало мне возможность обозначить перед премьер-министром и правительством эту проблему - проблему нехватки социального жилья. Сейчас мы нашли еще 630 квартир в Кфар-Сабе, Хайфе, Лоде, Беэр-Шеве - начинаем их ремонтировать. Кроме того, мы выходим на "кабланов", ищем пустые квартиры, будем их снимать на долгий срок, чтобы дать людям возможность жить там.

- Вы все время политкорректно говорите "мы", но я, например, точно знаю, что больницу в Ашдоде вы пробили практически в одиночку…

- Да, больница была моей инициативой, еще из той, старой политической жизни в Партии труда. И там я действительно была одиночкой - один в поле воин. А сегодня я говорю "мы", сегодня чувствую, что мы - команда во главе с Иветом Либерманом. А я человек команды, умею работать в ней и для нее. В Аводе мне часто нужно было доказывать товарищам по фракции неоспоримые истины. А сегодня ничего доказывать не надо. Не надо никого убеждать в том, что проект КАМЕА необходим Государству Израиль, не нужно доказывать, что наша программа переквалификации намного лучше, чем "Висконсин"... Все понимают, насколько необходимы деньги нашему министерству, нашим избирателям, которые послали нас туда, где мы сейчас находимся. Когда утверждался бюджет, у нас была бессонная ночь, каждые полчаса мы созванивались, чтобы узнать, какие изменения произошли, что нового. Мы чувствовали плечо коллеги и не для красного словца говорим сейчас: "Спасибо Ивету, спасибо Стасу, спасибо Фаине, спасибо каждому".

- Как, по-вашему, русскоязычные политики работают для своего избирателя по максимуму, или же политическая действительность, интриги заставляют их поступаться интересами?

- Политика - это сложная дорога. Иногда должны быть компромиссы, иногда нет. Но когда мы в партии НДИ обещаем что-то избирателю, то слово не расходится с делом. Я приведу такой пример. Полтора года, которые я провела в министерстве абсорбции, были временем бесконечной борьбы. Министерству год за годом урезали бюджет, мы были доведены до того, что все основные программы должны были быть просто закрыты. Даже одиноким солдатам-репатриантам стипендию в этом году задержали на несколько месяцев. И меня как мать, как человека, который понимает, что значат эти несколько сот шекелей для репатрианта, эта ситуация не устраивала. Но денег у министерства нет, а взять их с другой программы невозможно. А что происходило с проектом КАМЕА на протяжении многих лет? Нам не хватало 50 миллионов, а это значит, что ученые должны были быть уволены или отправлены на пенсию. Это больно и обидно. Со студентами-репатриантами, которым мы оплачиваем учебу в первые три года в стране, тоже были проблемы, как и с курсами профессиональной переподготовки. А ведь 87% тех, кто заканчивает наши курсы, устраивается на работу! Именно поэтому мы так боролись за этот бюджет. И никто не мог позволить себе устроить коалиционный кризис, как это было в декабре прошлого года, из-за финансирования одного министерства. Никто, кроме Авигдора Либермана и партии Наш дом Израиль. Потому что это те деньги, которые требовались, чтобы наши избиратели чувствовали себя защищенными.

- Можно провокационный вопрос? Несмотря на все достижения, проблем у "русской" улицы множество. Возможно, беда в том, что "русские" никогда за себя особо не боролись? Вы были много лет руководителем Федерации русскоязычных израильтян, крупнейшей организации. Может, надо было поднять русскоязычное население, выйти на улицы, и тогда бы быстрее проводились многие решения?

- Как раз в Федерации мы всегда поднимали людей. Только всех поднять - не получится. Потому что кому-то хорошо, и он не думает о том, кому плохо.

- Просто не было в русскоязычной общине человека, который призвал бы людей к многолюдному выступлению…

- Призывы были. Но - опять же - поднять весь миллион репатриантов практически невозможно. Да, наверное, и не нужно. Тут нужно другое - политическая сила. И НДИ сегодня является такой силой, с которой считается сам глава правительства. И эта сила была создана именно "русской" улицей. Может быть, голосование за Наш дом - Израиль, та поддержка, которую мы получили, и есть тот массовый подъем, о котором вы говорите.

- Вы однажды сказали: "Женщина - творец всегда, везде и во всем". Вам, сильной женщине, которая пережила много личных трагедий, легко ли в политике, в жизни?

- Очень многое я преодолела благодаря поддержке мужа. Он был старше меня, в каких-то вопросах мудрее - и, может, мне просто хотелось ему многое доказать… Знаете, однажды мы были в гостях у знакомых, глава семьи был стоматологом, как и мой муж. Зазвонил телефон, подошла жена: "Говорит жена доктора!" Когда мы вернулись домой, я сказала: "Осик! Я в жизни не буду представляться как жена доктора Ландвера. Только Софа Ландвер". Но, несмотря на такую мою позицию, по жизни мы шли вместе, и очень многое мне удалось благодаря тому, что он был рядом. А вообще - да, я женщина крепкая и сильная и многого достигла упорством и настойчивостью. А насчет трагедий - Элеонор Рузвельт хорошо сказала: "Мы настолько сильны, что нас можно сравнить с пакетом чая - его крепость проявляется только в стакане кипятка".

- Как вы проводите свободное время?

- Люблю ездить, люблю принимать гостей, люблю читать, люблю общаться с внучкой, ходить на море, иногда просто полежать на диване - и чтобы не звонил телефон, но это бывает редко. Есть только один день в году, когда мне никто не звонит, и тогда я сижу в своей маленькой библиотеке, предоставленная сама себе…

- Вы хотели бы, чтобы ваша внучка занималась политикой?

- Пусть занимается всем, чем хочет, лишь бы сопутствовали успех и удача. Мне хотелось бы, чтоб она была сильной, потому что жизнь преподносит такие сюрпризы... Полтора года на посту министра были для меня очень-очень сложными. Несмотря на то, что я политик, я еще и человек, и у меня такая же кожа, как у всех остальных. Надо иногда сказать самой себе: "А знаешь, все еще будет!" И для того, чтобы все еще было, надо собраться и идти вперед.

- И последний вопрос - снова о репатриации. Верите ли вы, что абсорбция когда-нибудь полностью завершится? Что не будет "русских", "марокканцев", "йеменцев" - будет только еврейский народ?

- Я верю в то, что делаю для абсорбции, для того, чтобы каждый репатриант приземлялся как можно мягче. Мы сделали так, что уже в аэропорту человек получает всю информацию, своего координатора, который будет его сопровождать. И если в течение недели репатриант не пришел к нам, то мы придем к нему. Мы делаем открытые линии по разным тематикам, и каждый может обратиться на том языке, которым владеет. Я очень хочу, чтобы репатриантам было хорошо, чтобы они как можно быстрее перестали нуждаться в министерстве абсорбции. Это будет лучшим подтверждением того, что мы качественно делаем свою работу.

Анна Веленская

Фото: Михаил Фейгин